Год выпуска оригинальной статьи в «Petrolicious» - 2017
Перевод - автоклуб "ВЕТЕРОК"
Этот великолепный Jaguar E-Type 1966 года выпуска принадлежит одной и той же семье вот уже 50 лет. Даже когда машину просто лелеют на протяжении полувека, это впечатляет, но обслуживать и постоянно ездить на, пожалуй, величайшем шедевре британского автопрома в течении такого времени — это действительно грандиозное достижение.
Разделять с этим автомобилем его взлеты и падения — это настоящий плод любви, который, однако, однозначно стоит всех лишений и мозолистых рук. Я встретился с нынешним владельцем машины Джеофом, который уже представляет третье поколение богатых на историю водителей семьи Хорсфилд. Он мне рассказал, чего стоило заставить отполированые спицевые колеса продолжать движение вперед.
Джеоф Хорсфилд (ДХ): Не уверен, с чего именно все началось, но повлияли сразу два момента. Я родился на Коста-Рике и до переезда в Калифорнию, мы приезжали сюда в гости к дедушке, у которого всегда был этот E-Type. Я любил проскользнуть в гараж, сесть в машину и понарошку им управлять.
Но у нас также есть фото, на которых я в подгузниках хожу вокруг бордового 633CSi моего отца, заглядываю в салон, под днище, просто стою рядом, или сажусь в него и пытаюсь управлять им. Так что я разрываюсь между вот этим E-Type и BMW моего папы, но в любом случае автомобили привлекали меня с пеленок.
ЭГ: Расскажите, как этот Jaguar вообще появился в вашей семье?
ДХ: Все началось очень давно. Был паренек из Лонг-Бич, который вроде как договорился со своими родителями, убедив их купить ему вот этот E-Type, который в те годы был темно-зеленого цвета Opalescent Dark Green. Я не знаю на 100% что произошло, но вроде бы он спалил мотор. В любом случае, моя бабушка увидела эту машину и купила её моему дедушке в 1967 году. Дедушка разобрал её и перестроил.
У дедушки всегда были английские мотоциклы и английские машины, а о E-Type он всегда мечтал. Так что это — семейная реликвия. Мой отец ездил на нем еще в старших классах школы, а когда я появился на горизонте, дедушка часто брал меня в этой машине с собой на гольф и катал по городу.
К сожалению, дедушка серьезно заболел и автомобиль долгое время простаивал. Он слегка подгнил за это время, поэтому когда отец в начале 2000-х привез машину к нам домой, воскресить её стало своеобразным общим делом отца и сына.
ЭГ: И чем это закончилось?
ДХ: Поработав на ним немного, мы привезли машину к механику, которого нам порекомендовало сразу несколько человек и который оказался жуликоватым. Он починил машину, но не до конца. Поэтому она продолжила быть таким стереотипным английским автомобилем, на котором мы могли куда-нибудь поехать, но никогда не знали в какой момент или где он остановится.
Как-то, когда я учился в старших класах, мы с отцом вновь серьезно заинтересовались этой машиной. Где-то в это время дедушке сделали операцию на плече, после чего он уже не мог водить. Мы стали следить за автомобилем, регулярно на нем ездить, а папа отвозил меня на нем на футбол, забирал с него, а также подвозил до школы. Это была практически машина выходного дня, в те дни мы не хотели уезжать на нем далеко, потому что не были уверены в его надежности.
Я сел за руль этой машины в выпускном классе и примерно в то же время мы заметили, что седла клапанов покрылись коррозией, которая также начала оброзовываться во впускном коллекторе.
Я мог поехать в школу, мог вернуться на нем, но если уехать куда-то дальше, то автомобиль начинал изрыгать дым из выхлопной трубы во время остановок у знаков Stop и на светофорах.
Автомобиль хорошо ехал минут 15-20, но когда выходил на рабочий темп, вел себя ужасно. Мы все говорили о том, как восстановить его кузов, вернуть машину к былому оригинальному состоянию, но на самом деле мы просто хотели отремонтировать технику, чем мы в итоге и занялись.
ЭГ: Вы все делали сами?
ДХ: Да. Это — автомобиль, на котором я научился крутить гайки. Я помогал по мелочи отцу, делал основные операции по обслуживанию, но главное — это был самый первый автомобиль, после которого у меня были руки в масле. Однажды я серьезно порезал руку о шпильку крепления головки цилиндров. Поэтому когда я говорю, что пролил из-за этой машины кровь, пот и слезы, это нужно понимать очень буквально. Она принесла немало страданий, но в обмен также и невероятную радость и удовлетворение.
К моменту, когда автомобилю требовался уже серьезный ремонт, я был неплохо подкован технически и, конечно же, любил машину. Поэтому я спросил дедушку и папу, могу ли я её самостоятельно разобрать. Я начал в конце своего выпускного года в старшей школе. Я снял головку блока цилиндров и разобрал систему охлаждения, но мы, возможно по глупости, предположили, что нижняя часть ГБЦ в порядке. Мы вновь собрали двигатель и установили его.
Я даже запустил его с первого нажатия на кнопку, что было довольно здорово — даже газа не пришлось поддавать, это — практически мое главное достижение в жизни (смеется). Но потом через какое-то время мотор перестал работать правильно, поэтому мы отвезли его в мастерскую, где работали очень классные ребята, которые нас уже знали, и они сказали, что с нижней частью ГБЦ все же было не все в порядке.
Мы снова его разобрали, перебрали нижнюю часть ГБЦ, и вновь собрали её, установив попутно новое сцепление, новые вкладыши и уплотнители. Мы проехали где-то три с небольшим тысячи километров с таким мотором, после чего у нас возникли сомнения, поскольку двигатель стал "есть" больше литра масла на 800 километров. Мы попробовали разные средства, но успеха они не принесли. В общем, мы действительно не хотели опять возвращаться к двигателю, но в итоге это именно то, что нам пришлось сделать.
ЭГ: К этому моменту уже понятно, что этот автомобиль — не из тех, которые можно просто так бросить. К чему же привело "вскрытие" на этот раз?
ДХ: Оказалось, что производитель неправильно закалил поршневые кольца, поэтому они никогда не прилегали так, как нужно. Мы опять перебрали двигатель, поставив новые кольца и новые подшипники, это ж нетрудно, правда? Этот двигатель проехал еще 3200 км, пока однажды мой отец не захотел поехать ко мне в гости и у него не погнулся шатун.
Это была уже третья переборка двигателя. Мы вновь его полностью разобрали, и этот раз его смотрели некоторые другие слесари, и на этот раз оказалось, что на 100% не все было в порядке с головкой плюс магистраль оторвалась. Это был какой-то кошмар!
После этого ремонта мы проехали несколько больше. Мы даже отправились в путешествие на Биг-Сур. Все было хорошо до тех пор, пока однажды я не поехал в Оушенсайд. Проехать нужно было около 100 км, и в какой-то момент на светофоре я обнаружил себя в облаке дыма, и не мог понять, что именно происходит.
Проблемы удавалось решить лишь на время. Оказалось, что ослаб и слетел хомут и из-за этого большое количество антифриза начало гореть.
ЭГ: И вы разобрали мотор в четвертый раз?
ДХ: Именно. Я действительно начал думать, что автомобиль проклятый. На этот раз мы нашли еще одного механика, починили все и перебрали мотор в пятый раз. Предыдущий капремонт тоже долго не продержался, а благодаря последнему ремонту мы вроде бы смогли вернуть двигатель к состоянию, каким он был с завода. Думаю, мы проехали уже где-то 8000 км с этим мотором, и все было просто замечательно (стучит по деревянной отделке рулевого колеса).
ЭГ: Пять капремонтов. Это настоящая самоотверженность. После того как агрегат удалось наконец-то привести в порядок, за что вы взялись потом?
ДХ: За подвеску. Мы переделали её, установив "по кругу" регулируемые газовые амортизаторы. Они жесткие, если я хочу куда-то поехать, но я могу сделать их помягче, если папе надо куда-то отправиться, или если я хочу прокатить свою девушку на этой машине. Это — все, что мы действительно сделали, не считая планового техобслуживания.
Конечно же, за эти годы автомобиль вызвал некоторое раздражение, но он был семейной игрушкой, и мы любили поломать над ним голову. Мы действительно отдали ему много сил. Я горжусь собой, что сделал в этой машине столько всего своими руками, это меня многому научило. Это был совместный труд моего отца, деда и меня.
ЭГ: А что за история с капотом? Вы сказали, что он не соответствует году выпуска?
ДХ: Да, это действительно история. В Лонг-Бич есть гора, которую мой папа называет "Горой для самолетов" — она очень крутая. Когда ему было 19, однажды вечером он взял E-Type, поехал вниз по этой горе, и его занесло. Этот автомобиль, будучи первой серией — Series 1, изначально шел с капотом с интегрированными фарами с накладками. В любом случае, папа попал на нем в ДТП, снеся пару фонарных столбов и полностью уничтожив оригинальный капот.
Из-за этой аварии, возраста моего папы на момент инцидента и того, что это была машина его отца, он всегда имел некую связь с этой машиной, причем такую, которую мы не имеем даже близко.
Просто это следствие ДТП и того, как он пытался все исправить. Он всегда говорил мне, что снес несколько фонарных столбов, после чего появились "копы". Они хорошо осмотрели автомобиль, взглянули на моего отца и сказали: "Батя-то твой в ярости будет! Дуй домой, мы тут со всем разберемся".
ЭГ: Полицейские его просто отпустили?
ДХ: Ага! По этому вопросу полиция его никогда больше не трогала. Возможно, "копы" поняли, что у него и так неприятности из-за разбитого "папкиного Ягуара". Мой отец припарковал его в гараже и на утро рассказал обо всем моему дедушке. Дедушка пошел в гараж посмотреть.
А мой дедушка всегда был супер-флегматичным. Он взглянул на машину, расстроился и сказал: "Ну, сынуль, с этим мы сейчас ничего не сделаем", после чего повернулся, закрыл дверь и вернулся к своим занятиям.
В те времена найти подходящий капот на замену было невероятно трудно. Эту модель еще выпускали, но большинство доступных запчастей подходили для более новых Series 2 и Series 3. Когда все случилось, мой отец собирался поехать в Перу покататься на серфе, но он отменил поездку, чтобы купить новый капот. Ему удалось найти его на разборке, за что он заплатил 1200 долларов или около того.
ЭГ: Немаленькая сумма по тем временам.
ДХ: Да, это было в 1979 году. Папа и дедушка переделали переднюю часть, вновь её собрали и с тех пор и до наших дней на автомобиле установлен тот самый "неправильный" капот. Это — немного больной вопрос для моего отца и дедушки, но для меня это просто еще одна мелочь, которая наделяет автомобиль характером.
Я о том, что это — настолько жизненная история. Некоторые смотрят на машину и считают её "испорченным товаром", знаю, что иногда так думает мой отец. Но я смотрю на неё как на вещь с историей из прошлого, которая объединяет нас троих и дает нам семейную связь.
ЭГ: Если не считать семейных связей, что вы больше всего любите в этой машине?
ДХ: Таких как она больше нет. Еще когда я был ребенком, я знал, насколько она особенная. Как люди смотрели и бросали свои занятия, просто чтоб взглянуть на нее. "Боже, это же E-Type!" или "Что же это за машина?" — в этих фразах есть что-то особенное. Её красоту спрятать невозможно, она всегда была и будет уникальной. Что я еще люблю, как бы странно это ни звучало, так это запах. У этой машины есть определенный аромат, который я всегда любил и который автомобиль до сих пор источает.
И всегда это был один и тот же запах. Он возвращает меня в те времена, когда я был ребенком. Я любил прибегать в гараж к дедушке, который говорил мне: "Никогда не приходи ко мне в мастерскую босиком". Что я вообще-то постоянно и делал. После семейного ужина все любили посмотреть телевизор, а я вскакивал и бежал заниматься своими делами — играть с моделями автомобилей, или же сразу в гараж.
ЭГ: Скакать босиком вокруг E-Type?
ДХ: (смеется) Да! Ключи всегда были в машине. Я приподнимался на сиденье, потому как не мог дотянуться до педалей. Я изображал шум мотора, двигал рычаг коробки передач и поворачивал руль настолько, насколько мог.
Для меня это всегда было важным, даже когда я был в старших классах. Если у меня был тяжелый день, ничего не помогало настолько, как посидеть за рулем. Мне даже не нужно было никуда ехать. Я мог просто сесть за руль и расслабиться.
ЭГ: Ну, а когда вы все же выезжали?
ДХ: О, это просто лучший автомобиль, необыкновенный. Кривая мощности настолько линейная, что двигатель тянет и тянет. То есть четвертая передача никогда не "выдыхается".
ЭГ: Звучит так, как будто вы довольны тем, как все есть. Значит, планов полностью восстанавливать автомобиль нет?
ДХ: Мы вроде как эпизодически обмусоливаем эту идею. Мой дедушка перекрасил автомобиль в белый цвет в 80-х. Как я уже говорил, изначально она имела зеленую эмаль British Racing Green, а если точнее — Opalescent Dark Green. А интерьер был цвета Suede Green. Когда дедушка перекрасил кузов в белый цвет, он также переделал большую часть салона в черный. Выглядит все равно здорово, пусть не оригинал, но окружающие обращают внимание.
В какой-то момент оригинальные сиденья-ковши были заменены на кресла с подголовниками от Series 3. Так что мы с отцом нашли оригинальные кресла от Series 1, восстановили их отделку, из-за чего грубоватый ковер стал торчать еще больше. Поэтому кое-где мы его заменили.
Мой отец всегда хотел вернуть оригинальный капот и перекрасить автомобиль в зеленый цвет, из-за чего мы постоянно спорим. Было бы, конечно, здорово вернуть эмаль Opalescent Dark Green с салоном цвета Suede Green, чтобы все было идеально... Но тогда автомобиль будет простаивать в гараже, мы будем панически бояться ездить на нем.
Если бы все детали были бы оригинальными и все было бы идеальным, мы бы больше не поехали на нем в магазин за продуктами. Мы не ездили бы на нем на работу. В момент все бы изменилось от "Поехали всех порвем!" до "Я не хочу покоцать дверь. Я больше не хочу выезжать из гаража". И какой смысл в этом?
Какие-то люди собирают машины, занимаются тем, что хранят их, держат в сохранности. И это, конечно, здорово, но ни я, ни мой папа, ни мой дедушка никогда такими не были. Мы всегда любили ездить на этом автомобиле. Ну да, мы говорим о реставрации, о том, о сем, но в конечном счете есть что-то в том, что ты водишь этот автомобиль с тем налетом, который у него есть.
Если мы его восстановим, это все равно что мы сотрем историю. Он потеряет характер, заработанный за годы. Зачем? Конечно, вы можете показать: "Ой, здесь небольшая царапинка" и все в таком духе. Например, на заднем бампере есть две вмятинки с тех времен, когда отец учился водить на горе. Но я не стал бы здесь что-то менять, никогда. Странно желать поменять что-то в этой машине просто из-за эстетических вкусов окружающих.
ЭГ: Думаю, было бы обидным, если бы автомобиль отреставрировали. Он восхитительно выглядит именно таким — с облезшей краской, вмятинками и так далее.
ДХ: Да, я люблю его. Конечно, мы встречали людей, думающих иначе. Тех, кто любит показывать на недочеты в окраске, сколы тут и там, говорить, что это — не оригинальный цвет, всякую такую чушь. Эти люди всегда найдут что сказать.
С другой стороны, мы гораздо чаще встречаем тех, кто подходит к нам на фестивалях вроде Cars and Coffees и других, и говорит: "Не меняйте ничего, не трогайте машину, сохраните её такой, какая она есть. У ней такой характер и образ, который она излучает". Вот это — искренно. Это говорят водители и приятно слышать, что люди действительно ценят такие вещи, а не просто внешний вид автомобиля.
ЭГ: Кстати, о внешнем виде. А что вам больше всего нравится в автомобиле визуально?
ДХ: Ничто не сравнится с тем, когда садишься за руль и видишь капот перед собой. Полтора метра капота за которыми начинается дорога — это потрясающе. Это прямо как будто машина времени: держать руль перед собой, смотреть за этот длинный капот, это нереально.
ЭГ: А что вы любите в автомобиле в движении?
ДХ: Всё! (Смеется) Я не думаю, что есть что-то, что я люблю больше другого. Я люблю четырехступенчатую коробку, двигатель 4,2 литра, звук трех карбюраторов SU. В целом, это — автомобиль, который умопомрачительно выглядит, и который одновременно приятно водить.
ЭГ: После ваших слов я уверен, что существуют десятки моментов, оставшихся в воспоминаниях. У вас есть какое-нибудь любимое воспоминание, связанное с автомобилем?
ДХ: Есть одна история о том, как отец забирал меня из футбольной секции. Думаю, мне было 11 или 12 лет, а папа в тот момент только починил автомобиль, и выехал на нем прокатиться, чтобы убедиться, что все притерлось. Он забрал меня, и мы приехали вот на это самое место. Мой отец вошел в поворот, и как даст газу на первой передаче.
Я был ребенком, поэтому мне все казалось ярче, и я знаю, что это — не 500-сильная зверюга, но меня как швырнуло назад в кресло, а звук был таким потрясающим. Это было что-то совершенно другое — это первое воспоминание, когда я понял, что автомобиль быстро едет. Я всегда, всегда, всегда буду с любовью вспоминать это чувство.
ЭГ: Думаю, можно сказать, что под вашим чутким руководством, автомобиль продаваться не будет?
ДХ: Этот автомобиль — гораздо больше, чем просто машина, понимаете? Это — абсолютно другой организм, потому что он — неотъемлемая часть моих отношений с отцом и дедом. Он касается не просто меня, он касается всех нас. И технически это — все еще автомобиль моего дедушки.
Да, сейчас у него болезнь Альцгеймера, и он прикован к инвалидному креслу. Но даже если он забывает какие-то повседневные вещи, он никогда не забудет этот Jaguar. На самом деле, буквально пару недель назад у него был тяжелый день. Моя мама пошла посмотреть, что с ним, поскольку целый день он не выходил из своей комнаты. Но оказалось, он поехал на кресле в гараж. Моя мама обнаружила дедушку рядом с E-Type. И он просто восхищался им, смотря на него влюбленными глазами спустя 50 лет после покупки. Поэтому, да, машина не продается.